Заявка: Фик по этим гифкам barduil.diary.ru/p208809048.htm
1670 слов.
Предупреждение: грустная сказка с весьма сомнительным хэппи-эндом;
рискну поставить намек на смерть персонажа
читать дальшеОн приходил с дождем.
Он всегда приходил лишь с дождем.
Безмолвный, безголосый, бестелесный.
Бард не знал ни имени, ни прозвища существа, что прошлой осенью вошло в его жизнь легким прикосновением прохладных пальцев.
Уже вечерело и день, сумрачный и тоскливый, переполненный серой хмарью, что заполонила небо и сыпалась водным бисером с облаков, неизбежно катился к ночи, когда Бард вышел к краю леса голодный и продрогший. И хуже всего - с пустым мешком и изрядно поредевшим пучком стрел в колчане. Словно ворожил кто: путал звериные тропы, спугивал птиц с насиженных мест и норовил ударить водной пылью в глаза, сбивая прицел. Бард терял стрелы, терпение и надежду, а вконец отчаявшись, побрел обратно, прикидывая, удастся ли найти что в доме, дабы обменять на еду.
Остановился у ручья, раздумывая, стоит ли наполнять водой нутро, напитавшись влагой снаружи, оглянулся на странно качнувшиеся ветви - ни ветра, ни птицы или белки, и замер, почувствовав прикосновение к лицу. Кто-то неведомый словно кончиками пальцев провел по щеке. Бард отдернулся, глянул влево, вправо. Никого. Обернулся. И еще раз кругом. Подумал, что почудилось, поправил лук. Прикосновение повторилось - едва ощутимое, робкое - от левого глаза вниз ко рту, по губам. Бард зажмурился, вгляделся вновь. Жутко. И если бы не усилившийся дождь, он бы кинулся бежать, не разбирая дороги, но воздух дрогнул, падение капель замедлилось, исказилось и Бард увидел лик прекрасного существа, столь схожего и так же чуждого человеческому роду. Всего мгновение, но в памяти запечатлелись невероятной глубины взгляд, дрогнувшие ресницы и приоткрытый в безмолвии рот. Отшатнувшись, Бард провел рукой по глазам и понял, скорее, почувствовал, что остался один, что существо, кем бы он или она ни было, исчезло.
Вернувшись в дом, Бард долго грелся у очага, изгоняя поселившуюся в теле дрожь, и не мог от нее избавиться. А в сердце словно кусочек вымерз и холод от него тек по крови, застревал в костях, обещая многие беды в будущем. И даже эль, легко помутивший разум, не позволил забыться. И забыть.
К первому снегу, выпавшему, как водится, слишком рано, Бард успокоился. Перестал терзать себя думами о неведомом, смирился с ледяной занозой в сердце. Жить не мешала и ладно, только странное дело - прежней охоты до женской ласки поубавилось. Нет, Бард по-прежнему хаживал то к одной, то к другой, но всякий раз, прощаясь и переступая за порог, вдыхал легче и полнее. А еще дома все чаще бросал дела незавершенными, брался за новые и те не доводил до конца, застывая в задумчивости и теряя интерес. Хорошо, жил один - ни ругать не кому, ни стыдиться не перед кем.
Зимой Бард не вспоминал произошедшего осенью, сам себе запретил гадать, привиделось или по-правде было и что было. Но стоило морозам отступить, подменяя снежные метели распутицей и половодьем, как одолели сны, кои впору было назвать кошмарами, где таинственное и прекрасное существо манило взмахами призрачных рук, звало, не произнося ни слова, смотрело, обещая, и истаивало в воздухе, не позволяя коснуться. Бард просыпался взмокший от пота, терзаемый болью, коловшей в сердце, поворачивался на другой бок, укрывался с головой и вновь проваливался в сновидения. Измаявшись, он едва дождался, когда сойдет снег, просохнет земля, а река вернет свои воды в русло. Вернулся к ручью, где ему привиделось или не привиделось существо, и тщетно прождал до ночи. Никто не появился. Ни в тот раз, ни в прочие. Чем бы ни было то наваждение, повториться оно не желало.
Сначала Бард злился, потом ругался, а после затих, посчитав себя если не избавившимся, то освобожденным. Привел дом в порядок, нанялся в рыбаки, а потом решил посвататься к одной из прежних зазноб. И все бы сладилось, но избранница, выслушав нежные слова, не кинулась на грудь, соглашаясь, а пала в ноги, вымаливая прощение, что приворожила еще зимой в отместку за равнодушие, а теперь не нужен, ибо другой на сердце, да и ребеночек будет. Бард чудом сдержался, отцепился от рук и вышел из дому. Очнулся уже у дома, до которого невесть как добрался, поскольку был изрядно пьян. Сполз по стене, отбросил в сторону пустую флягу и закрыл глаза. Стало темно и тихо, только моросящий дождь шелестел по крыше. Бард вздохнул, потер ладонью под ключицами, распутал завязки на вороте рубахи. Слепо протянул руку, собирая в ладонь дождевые капли, и вздрогнул, когда ее накрыли чьи-то пальцы.
- Ты?
Вопрос остался без ответа, а открыть глаза Бард боялся. Вдруг, снова почудилось. И не то, что появилось призрачное существо, а то, что нет никого, душа сама все выдумала и обманулась.
Ладонь погладили, скользнули по запястью и ниже к локтю, следуя пути, по которым капли скатывались по коже. Бард открыл глаза и... ничего не увидел.
- Ты.
Поднялся на ноги, смежил веки, признавая бессмысленной попытку видеть и отдавая все на откуп ощущениям.
Ладонь, едва ли теплее воздуха, коснулась щеки, утешая. Потом пальцы очертили рот, прижались к губам, Бард выдохнул, согревая их своим дыханием, и вздрогнул, почувствовав прикосновение к нижней, но уже ближе к зубам. Приоткрыл рот, впуская пальцы глубже, приласкал языком, пробуя на вкус и не чувствуя ничего, кроме дождевой воды. Сердце замедлилось, пропитываясь запоздалым страхом творимого безумия, потом застучало сильнее, забилось пойманной птицей. Пальцы исчезли, но стоило Барду едва слышно простонать, сменились губами. Поцелуй обжег холодом, заставил отшатнуться и тут же податься навстречу в желании согреть. Бард поднял руки, чтобы обнять, но поймал лишь пустоту. Открыл глаза и не увидел ничего, кроме ночной темноты. А потом и она исчезла.
Очнулся Бард от того, что его били по щекам, шепча при этом заговоры и проклятья. Простонал, с трудом размыкая словно смерзшиеся губы, открыл глаза и увидел Нэнью, которую в селении называли ведьмой.
- Поднимайся, дурень.
Нэнья дернула его за ворот, вынуждая шевелиться, проводила в дом, где тут же засуетилась, разжигая очаг, согревая воду и раскладывая на столе пучки трав из котомки. Несколько спрятала в углах, один сожгла в огне, щепоть бросила в воду и заставила Барда выпить несусветную горечь. Отдышавшись и удержав выпитое внутри, Бард утер рот - губы все еще казались омертвевшими, словно их обморозило. Глянул на Нэнью, та, присев на лавку, перебирала сушеные ягоды, обломки веточек и камешки, вплетая их в оберег, и отвернулся.
- Знаешь, кто?
Бард качнул головой, не понимая, о чем речь.
- Дурень и есть. Приманил, а с кем связался, не ведаешь.
- Не приманивал я, меня приворожили.
Нэнья хмыкнула:
- То, что баба глупая сотворила, не чета петле, что сам на себя вздеваешь. Кого в лесу встретил?
- Никого. Не знаю.
- Кого видел или слышал?
- Не говорили мы да и не видел толком. Взгляд, губы. И волосы, вроде, длинные. А так не поймешь: баба или мужик. Прозрачный.
Нэнья охнула, уронила оберег на колени и прижала руки к щекам:
- Беда, ой беда. Эльф это.
- Кто?
- Эльф. Или эльфийка. У них и впрямь не разберешь толком, пока сами не признаются. В давние времена рядом с людьми жили, только вышел им срок. Кто сумел, тот уплыл в земли, что людям недоступны, кто не успел, истаял, словно снег по весне, до прозрачности. Давно про них не вспоминали, а тебе, видать, повезло.
- И что теперь?
Нэнья поджала губы, вновь принялась плести:
- Дурным дело кончится. Они ведь не живые и не мертвые. Забытые. Вот к теплу и тянутся, зябко им в одиночестве. Только человеку от этого не легче - поддастся и не заметит, как с жизнью простится.
- Так, жизнь моя нужна?
- Чем слушаешь? Жизнь твоя без надобности, ее ни приклеишь, ни примажешь. Тоска одна да одиночество, такие, что никакой любви не хватит, чтоб насытить и обогреть. Вот и тянет, пока и шкурки не останется, а потом затоскует еще сильней.
Бард бессильно привалился к стене. Нэнья опустила глаза, завязала узел, поднялась и, подойдя к Барду, одела оберег ему на шею:
- Носи, не снимай. Может, отвадим.
Оберег помог. Ни в снах, ни наяву эльф (вспоминая прикосновения и ласки, Бард был уверен, именно эльф) больше не тревожил. Дни шли своим чередом, накручивая минувшее на веретено судьбы. Перестало болеть сердце, а казавшийся вымерзшим кусочек оного теперь ощущался, как пустое место. Бард, не замечая того, все сильнее отдалялся от людей - отказывался от напарников или помощников, предпочитая рыбачить в одиночестве; в трактире садился в самом темном углу и смотрел только в кружку, неохотно отзываясь на вопросы и подначки; редко выбирался из дома, если не было в том нужды. Дни шли, не быстрее и не медленней, чем раньше, но Барду казалось, что он словно муха, пойманная паутиной - еще шевелится, но уже обречен. Не раз и не два, он ловил себя на том, что бездумно водит пальцами по лицу и шее, воскрешая в памяти чужие прикосновения. А в иные ночи гладил ладонью по животу до паха, представляя, как это могло быть. И кончая, видел в темноте лицо эльфа. Так и жил, увязнув в странном ожидании, пока под ноги не упал желтый лист.
Осень обрушилась резко пришедшим холодом, заиндевевшей по утрам травой, багровым листвяным румянцем деревьев, ежившихся от северного ветра, и ясным до прозрачности небом. Люди благодарили богов, что позволяли собрать и высушить урожай, Бард мучился, вымаливая дождь. И стоило первым каплям застучать по крыше, выбежал из дома, не одевшись, заметался, выбирая, где ждать, и побежал к лесу. Остановился уже у ручья - силы закончились. Долго стоял, склонившись, пытаясь совладать с дыханием, потом сел, вытер пучками травы ступни, которые изрезал колкой соломой и камнями. Провел руками по лицу, размазывая пот и дождевые капли, сорвал и отбросил в сторону оберег. И улыбнулся, почувствовав прикосновение к шее. Склонил голову, подставляясь под поцелуи, потом стянул рубаху, забыв о холоде и дожде. Ладони эльфа огладили плечи, скользнули по рукам до запястий и Бард ощутил касание к спине, словно эльф прижался грудью. Поднял голову, касаясь щекой щеки, и закрыл глаза. Эльф медлил, ласкал неторопливо, но от его прикосновений, смешанных с дождевой водой, горела кожа. Бард лег на землю, приспустил штаны и выгнулся, цепляясь пальцами за попавшиеся под руки корни деревьев. Холод, таившийся во рту эльфа, не гасил распаленного жара, а лишь сильнее подхлестывал вскипевшую кровь. Выплеснувшись, Бард обмяк, будто разом лишившись костей. Потом открыл глаза и прошептал:
- Поцелуй меня...
Исчезновение Барда заметили не сразу. Про него давно уже говорили всякое, поминая затворничество и нелюдимость. Поняв, что не вернется, вошли в дом, помянули хозяина крепким элем и разошлись, поделив пригодное меж собой. Только Нэнья, не посмевшая шагнуть в дом, обошла его кругом, роняя крупинки соли перемешанные с землей, на тот случай, если неупокоенная душа вздумает вернуться. А неделей позже, найдя оберег, вмерзшим в лед у самого берега ручья, выломала его, согрела в руках, потом спрятала за пазухой.
- Забрал, значит, - покачала она головой. - Теперь береги, может и тебе легче станет.
1670 слов.
Предупреждение: грустная сказка с весьма сомнительным хэппи-эндом;
рискну поставить намек на смерть персонажа
читать дальшеОн приходил с дождем.
Он всегда приходил лишь с дождем.
Безмолвный, безголосый, бестелесный.
Бард не знал ни имени, ни прозвища существа, что прошлой осенью вошло в его жизнь легким прикосновением прохладных пальцев.
Уже вечерело и день, сумрачный и тоскливый, переполненный серой хмарью, что заполонила небо и сыпалась водным бисером с облаков, неизбежно катился к ночи, когда Бард вышел к краю леса голодный и продрогший. И хуже всего - с пустым мешком и изрядно поредевшим пучком стрел в колчане. Словно ворожил кто: путал звериные тропы, спугивал птиц с насиженных мест и норовил ударить водной пылью в глаза, сбивая прицел. Бард терял стрелы, терпение и надежду, а вконец отчаявшись, побрел обратно, прикидывая, удастся ли найти что в доме, дабы обменять на еду.
Остановился у ручья, раздумывая, стоит ли наполнять водой нутро, напитавшись влагой снаружи, оглянулся на странно качнувшиеся ветви - ни ветра, ни птицы или белки, и замер, почувствовав прикосновение к лицу. Кто-то неведомый словно кончиками пальцев провел по щеке. Бард отдернулся, глянул влево, вправо. Никого. Обернулся. И еще раз кругом. Подумал, что почудилось, поправил лук. Прикосновение повторилось - едва ощутимое, робкое - от левого глаза вниз ко рту, по губам. Бард зажмурился, вгляделся вновь. Жутко. И если бы не усилившийся дождь, он бы кинулся бежать, не разбирая дороги, но воздух дрогнул, падение капель замедлилось, исказилось и Бард увидел лик прекрасного существа, столь схожего и так же чуждого человеческому роду. Всего мгновение, но в памяти запечатлелись невероятной глубины взгляд, дрогнувшие ресницы и приоткрытый в безмолвии рот. Отшатнувшись, Бард провел рукой по глазам и понял, скорее, почувствовал, что остался один, что существо, кем бы он или она ни было, исчезло.
Вернувшись в дом, Бард долго грелся у очага, изгоняя поселившуюся в теле дрожь, и не мог от нее избавиться. А в сердце словно кусочек вымерз и холод от него тек по крови, застревал в костях, обещая многие беды в будущем. И даже эль, легко помутивший разум, не позволил забыться. И забыть.
К первому снегу, выпавшему, как водится, слишком рано, Бард успокоился. Перестал терзать себя думами о неведомом, смирился с ледяной занозой в сердце. Жить не мешала и ладно, только странное дело - прежней охоты до женской ласки поубавилось. Нет, Бард по-прежнему хаживал то к одной, то к другой, но всякий раз, прощаясь и переступая за порог, вдыхал легче и полнее. А еще дома все чаще бросал дела незавершенными, брался за новые и те не доводил до конца, застывая в задумчивости и теряя интерес. Хорошо, жил один - ни ругать не кому, ни стыдиться не перед кем.
Зимой Бард не вспоминал произошедшего осенью, сам себе запретил гадать, привиделось или по-правде было и что было. Но стоило морозам отступить, подменяя снежные метели распутицей и половодьем, как одолели сны, кои впору было назвать кошмарами, где таинственное и прекрасное существо манило взмахами призрачных рук, звало, не произнося ни слова, смотрело, обещая, и истаивало в воздухе, не позволяя коснуться. Бард просыпался взмокший от пота, терзаемый болью, коловшей в сердце, поворачивался на другой бок, укрывался с головой и вновь проваливался в сновидения. Измаявшись, он едва дождался, когда сойдет снег, просохнет земля, а река вернет свои воды в русло. Вернулся к ручью, где ему привиделось или не привиделось существо, и тщетно прождал до ночи. Никто не появился. Ни в тот раз, ни в прочие. Чем бы ни было то наваждение, повториться оно не желало.
Сначала Бард злился, потом ругался, а после затих, посчитав себя если не избавившимся, то освобожденным. Привел дом в порядок, нанялся в рыбаки, а потом решил посвататься к одной из прежних зазноб. И все бы сладилось, но избранница, выслушав нежные слова, не кинулась на грудь, соглашаясь, а пала в ноги, вымаливая прощение, что приворожила еще зимой в отместку за равнодушие, а теперь не нужен, ибо другой на сердце, да и ребеночек будет. Бард чудом сдержался, отцепился от рук и вышел из дому. Очнулся уже у дома, до которого невесть как добрался, поскольку был изрядно пьян. Сполз по стене, отбросил в сторону пустую флягу и закрыл глаза. Стало темно и тихо, только моросящий дождь шелестел по крыше. Бард вздохнул, потер ладонью под ключицами, распутал завязки на вороте рубахи. Слепо протянул руку, собирая в ладонь дождевые капли, и вздрогнул, когда ее накрыли чьи-то пальцы.
- Ты?
Вопрос остался без ответа, а открыть глаза Бард боялся. Вдруг, снова почудилось. И не то, что появилось призрачное существо, а то, что нет никого, душа сама все выдумала и обманулась.
Ладонь погладили, скользнули по запястью и ниже к локтю, следуя пути, по которым капли скатывались по коже. Бард открыл глаза и... ничего не увидел.
- Ты.
Поднялся на ноги, смежил веки, признавая бессмысленной попытку видеть и отдавая все на откуп ощущениям.
Ладонь, едва ли теплее воздуха, коснулась щеки, утешая. Потом пальцы очертили рот, прижались к губам, Бард выдохнул, согревая их своим дыханием, и вздрогнул, почувствовав прикосновение к нижней, но уже ближе к зубам. Приоткрыл рот, впуская пальцы глубже, приласкал языком, пробуя на вкус и не чувствуя ничего, кроме дождевой воды. Сердце замедлилось, пропитываясь запоздалым страхом творимого безумия, потом застучало сильнее, забилось пойманной птицей. Пальцы исчезли, но стоило Барду едва слышно простонать, сменились губами. Поцелуй обжег холодом, заставил отшатнуться и тут же податься навстречу в желании согреть. Бард поднял руки, чтобы обнять, но поймал лишь пустоту. Открыл глаза и не увидел ничего, кроме ночной темноты. А потом и она исчезла.
Очнулся Бард от того, что его били по щекам, шепча при этом заговоры и проклятья. Простонал, с трудом размыкая словно смерзшиеся губы, открыл глаза и увидел Нэнью, которую в селении называли ведьмой.
- Поднимайся, дурень.
Нэнья дернула его за ворот, вынуждая шевелиться, проводила в дом, где тут же засуетилась, разжигая очаг, согревая воду и раскладывая на столе пучки трав из котомки. Несколько спрятала в углах, один сожгла в огне, щепоть бросила в воду и заставила Барда выпить несусветную горечь. Отдышавшись и удержав выпитое внутри, Бард утер рот - губы все еще казались омертвевшими, словно их обморозило. Глянул на Нэнью, та, присев на лавку, перебирала сушеные ягоды, обломки веточек и камешки, вплетая их в оберег, и отвернулся.
- Знаешь, кто?
Бард качнул головой, не понимая, о чем речь.
- Дурень и есть. Приманил, а с кем связался, не ведаешь.
- Не приманивал я, меня приворожили.
Нэнья хмыкнула:
- То, что баба глупая сотворила, не чета петле, что сам на себя вздеваешь. Кого в лесу встретил?
- Никого. Не знаю.
- Кого видел или слышал?
- Не говорили мы да и не видел толком. Взгляд, губы. И волосы, вроде, длинные. А так не поймешь: баба или мужик. Прозрачный.
Нэнья охнула, уронила оберег на колени и прижала руки к щекам:
- Беда, ой беда. Эльф это.
- Кто?
- Эльф. Или эльфийка. У них и впрямь не разберешь толком, пока сами не признаются. В давние времена рядом с людьми жили, только вышел им срок. Кто сумел, тот уплыл в земли, что людям недоступны, кто не успел, истаял, словно снег по весне, до прозрачности. Давно про них не вспоминали, а тебе, видать, повезло.
- И что теперь?
Нэнья поджала губы, вновь принялась плести:
- Дурным дело кончится. Они ведь не живые и не мертвые. Забытые. Вот к теплу и тянутся, зябко им в одиночестве. Только человеку от этого не легче - поддастся и не заметит, как с жизнью простится.
- Так, жизнь моя нужна?
- Чем слушаешь? Жизнь твоя без надобности, ее ни приклеишь, ни примажешь. Тоска одна да одиночество, такие, что никакой любви не хватит, чтоб насытить и обогреть. Вот и тянет, пока и шкурки не останется, а потом затоскует еще сильней.
Бард бессильно привалился к стене. Нэнья опустила глаза, завязала узел, поднялась и, подойдя к Барду, одела оберег ему на шею:
- Носи, не снимай. Может, отвадим.
Оберег помог. Ни в снах, ни наяву эльф (вспоминая прикосновения и ласки, Бард был уверен, именно эльф) больше не тревожил. Дни шли своим чередом, накручивая минувшее на веретено судьбы. Перестало болеть сердце, а казавшийся вымерзшим кусочек оного теперь ощущался, как пустое место. Бард, не замечая того, все сильнее отдалялся от людей - отказывался от напарников или помощников, предпочитая рыбачить в одиночестве; в трактире садился в самом темном углу и смотрел только в кружку, неохотно отзываясь на вопросы и подначки; редко выбирался из дома, если не было в том нужды. Дни шли, не быстрее и не медленней, чем раньше, но Барду казалось, что он словно муха, пойманная паутиной - еще шевелится, но уже обречен. Не раз и не два, он ловил себя на том, что бездумно водит пальцами по лицу и шее, воскрешая в памяти чужие прикосновения. А в иные ночи гладил ладонью по животу до паха, представляя, как это могло быть. И кончая, видел в темноте лицо эльфа. Так и жил, увязнув в странном ожидании, пока под ноги не упал желтый лист.
Осень обрушилась резко пришедшим холодом, заиндевевшей по утрам травой, багровым листвяным румянцем деревьев, ежившихся от северного ветра, и ясным до прозрачности небом. Люди благодарили богов, что позволяли собрать и высушить урожай, Бард мучился, вымаливая дождь. И стоило первым каплям застучать по крыше, выбежал из дома, не одевшись, заметался, выбирая, где ждать, и побежал к лесу. Остановился уже у ручья - силы закончились. Долго стоял, склонившись, пытаясь совладать с дыханием, потом сел, вытер пучками травы ступни, которые изрезал колкой соломой и камнями. Провел руками по лицу, размазывая пот и дождевые капли, сорвал и отбросил в сторону оберег. И улыбнулся, почувствовав прикосновение к шее. Склонил голову, подставляясь под поцелуи, потом стянул рубаху, забыв о холоде и дожде. Ладони эльфа огладили плечи, скользнули по рукам до запястий и Бард ощутил касание к спине, словно эльф прижался грудью. Поднял голову, касаясь щекой щеки, и закрыл глаза. Эльф медлил, ласкал неторопливо, но от его прикосновений, смешанных с дождевой водой, горела кожа. Бард лег на землю, приспустил штаны и выгнулся, цепляясь пальцами за попавшиеся под руки корни деревьев. Холод, таившийся во рту эльфа, не гасил распаленного жара, а лишь сильнее подхлестывал вскипевшую кровь. Выплеснувшись, Бард обмяк, будто разом лишившись костей. Потом открыл глаза и прошептал:
- Поцелуй меня...
Исчезновение Барда заметили не сразу. Про него давно уже говорили всякое, поминая затворничество и нелюдимость. Поняв, что не вернется, вошли в дом, помянули хозяина крепким элем и разошлись, поделив пригодное меж собой. Только Нэнья, не посмевшая шагнуть в дом, обошла его кругом, роняя крупинки соли перемешанные с землей, на тот случай, если неупокоенная душа вздумает вернуться. А неделей позже, найдя оберег, вмерзшим в лед у самого берега ручья, выломала его, согрела в руках, потом спрятала за пазухой.
- Забрал, значит, - покачала она головой. - Теперь береги, может и тебе легче станет.
@темы: Трандуил, Бард, фест, рейтинг PG-13, фанфикшн
до 26.04 включительно
Сначала как его уламывали, потом Бард такой "чтобы все по минимуму". И чтобы Трндл надевал ему корону, а все от этого в шоке и "как ты позволил этому остроухому?!" А Трндл имел какое-нить отношение к созданию короны и со стороны, этот жест воспринялся как свадьба, причем трндл, как "коронующий" сверху выше (мож, обычай такой был давным-давно, а может ошибка чья-то, кто-то не так понял и т.п.), а Бард не в курсе. ХЭ. Не стеб
